Туман (автор Heretic al-Taneli).
Иллюстрация: Heretic al-Taneli.
Обработка иллюстрации: Декабрист.
Дождь плетью хлещет в лицо. В тумане не видно ничего. Молнии ломаными шрамами рассекают небо. Грязь, слякоть и лужи замедляют и так медленный бег. Верёвка на шее, кажется, сейчас удушит. Спотыкаешься на каждой кочке. Хрипя, хватаешь ртом лесной воздух, от которого темнеет в глазах. А сзади уже слышны воинственные крики преследователей.
При мысли о них в глазах Бадранга загорелся яростный огонь. Всё, хватит! Хватит этих унижений, хватит подчинения этим мышам! Натерпелся уже...
Вдруг вдалеке показался обрыв. На секунду Бадранг остановился у его края, размышляя о том, что делать. Побежать назад - схватят Мартин и эти выродки из Полуденной Долины. Прыгнуть - погибнуть. Выбор был невелик.
- Вон он! Хватай! - раздался сзади чей-то крик. Это и решило дело. Увлекая за собой редкие камни и влажные комья земли, Бадранг прыгнул в серую пелену тумана, расстилающуюся под обрывом.
Мыши во главе с Мартином тоже остановились у края, смотря вниз, в туман.
- Подох, - сказал один из спутников Мартину, - идём назад.
Мартин лишь тяжело вздохнул:
- Он точно свихнулся. Ну ладно, туда ему и дорога. Идём домой.
Но нет, Бадранг не погиб. Вопреки его первым предположениям и мыслям Мартина, яма оказалась неглубокой, а растущие внизу кусты смягчили падение. Бывший тиран отделался лишь несколькими царапинами и парой ушибов. Но это можно было и не заметить на фоне того, что с ним произошло за последние два месяца.
"За что? - подумал он. - Чем я заслужил их такое отношение к себе? Да, я захватывал рабов, но я не трогал их чёртову долину! И я никого никогда не настраивал против них. Так кто дал право Мартину выставить меня чуть ли не дьяволом в их глазах?" Погоня и двухмесячный плен настолько истощили Бадранга, что он не мог даже развязать порванную верёвку, до крови вгрызающуюся в его шею. Чтобы хоть немного перевести дух, горностай прислонился спиной к старому трухлявому пню, стоящему неподалёку.
Некоторое время в ушах стоял звон, а перед глазами прыгали "чёрные мушки". Бадранг потряс головой, желая прогнать это неприятное чувство, но лучше ему не становилось. Наоборот: стало казаться, словно в горле застрял свинцовый ком, мешающий дышать и говорить.
Память - странная штука. Будучи пленником жителей Полуденной долины, Бадранг с некой ностальгически-радостной горечью вспоминал то, что было раньше: годы своего пиратства, свою армию, так и не достроенную из-за Мартина крепость Маршанк... Бывало, он даже задумывался: как там, в Маршанке, теперь? Может, кто-то уже занял его, или же крепость, ставшая братской могилой для армии Бадранга, так и простоит без дела, пока не превратится в руины? Оба варианта были не особо-то радостны, но голос разума подсказывал: скорее всего, второе. Кому нужна недостроенная и почти полностью сожжённая крепость, за которой к тому же прочно закрепилась дурная слава?
А теперь, когда Бадрангу ценой диких моральных и физических усилий удалось сбежать, память с завидным упорством подсовывала ему кошмар последних месяцев. Словно насмехаясь: "А помнишь это? Что, неприятно вспоминать? А ведь оно было, Бадранг. Было!"
Бадранг с ненавистью уставился в туман. "Хватит думать о прошлом, всё это позади!" - твёрдо сказал он про себя и даже попытался рыкнуть, но из горла вырвалось лишь нечто среднее между хрипом и поскуливанием. Но его память не послушалась даже этого. С ужасом для себя Бадранг осознал: она фактически работает против него самого. Оставалось лишь одно: покориться ей и нырнуть в водоворот воспоминаний, повествующий о начале кошмара...
Резким движением Мартин схватил Бадранга за лапу, в которой тот держал меч и стал медленно поворачивать лезвие к сердцу тирана. Глаза юного воина полыхали гневом; было очевидно, что снисхождения ждать от него не стоит. Ещё несколько секунд - и острый клинок пронзит Бадрангу грудь.
Мартин прижал Бадранга к стене, так что горностай не имел возможности убежать или увернуться от клинка. Казалось, смерть уже сейчас заберёт тирана за собой в Тёмный Лес, но тут...
- Мартин... не убивай...
Мышонок тут же выпустил Бадранга и побежал к лежащей неподалёку на земле фигурке. Это была молоденькая мышка с раной на голове. Несколько минут назад она попыталась остановить Бадранга: горностай надеялся, что сможет сбежать через подкоп у стены. И, в пустом порыве отчаяния и злобы, Бадранг сильно толкнул её в стену.
"Очевидно, она дорога Мартину, раз он сразу же отпустил меня", - подумал Бадранг. Он хотел было снова сбежать через подкоп, но тут же оставил эту пустую затею. Вокруг собралось огромное количество лесных жителей, явно недружелюбно настроенных к Бадрангу и готовых перерезать ему горло за каждый неверный шаг.
- Роза! - тем временем говорил Мартин раненой мышке. - Не покидай меня!
Роза, хрипло дыша, сделала над собой усилие и приподняла голову. Её затуманенные глаза смотрели на Мартина с мольбой и надеждой:
- Мартин... не убивай Бадранга. Не ставь себя ниже его...
Дальнейшее Бадранг не дослушал. Чьи-то сильные лапы схватили его за загривок и легко приподняли наз землёй. Сразу же заболела шея: от неудобности позы и силы хватки зверя явно крупнее Бадранга. Но горностай даже не думал пошевелиться. Каждое его движение могло быть растолковано неверно этими воинственными зверями и могло привести к смерти.
Неожиданно прямо перед глазами возникла морда зайца:
- Благодари эту добрейшую мышку за то, что она решила сохранить твою грязную шкуру. Хотя я бы на её месте и лапы бы о тебя марать не стал - выбросил бы в море, и делу конец!
Вот этого Бадранг, несмотря на незавидность своего положения, стерпеть не смог. Он открыл пасть, намереваясь достойно ответить зайцу, как вдруг тот, кто держал его за загривок усилил хватку и хорошенько встряхнул Бадранга. Раздался хриплый голос барсучихи:
- А ну молчи, ублюдок, а не то дух вышибу, наплевав на Розу!
Барсуки всегда слыли свирепыми зверями, беспощадными к своим врагам. Бадранг решил не дёргать судьбу за бороду. Кто знает, как оно обернётся. Быть может, они его просто отпустят, хорошенько поколотив перед этим? Раны, даже тяжёлые, не пугали Бадранга: в его жизни имело место и не такое. Заживёт.
Но через несколько минут по Маршанку прокатился полный горя и злобы вопль. И тут же барсучья лапа швырнула Бадранга в сухой песок. Горностай попытался протереть глаза, как вдруг его запястья пронзила боль. Тот самый заяц, который недавно угрожал Бадрангу расправой, накинул на лапы горностая верёвку и резко рванул её на себя, из-за чего Бадранг проехал на животе по песку. Не успел горностай оклематься, как заяц накинул ему на шею петлю из другого конца верёвки:
- Вот теперь-то ты, подлец, точно не убежишь!
Кто-то ещё рванул верёвку в другую сторону, заставив Бадранга снова проехаться по песку; на этот раз - спиной. Чья-то небольшая, но сильная лапа отвесила горностаю подзатыльник, отчего у того потемнело в глазах. Бадранг хотел обернуться, чтобы посмотреть на того, кто это сделал, но тут раздался пропитанный злобой и болью голос Мартина:
- Ты... ты... ты ещё пожалеешь о том, что убил её, ублюдок! - выкрикнул он прямо в морду своему бывшему мучителю и тут же отвернулся.
"Умерла, видать, его невеста", - подумал Бадранг. Неожиданно для себя он понял, что ему, зверю, имеющему репутацию тирана всего Восточного побережья, даже немного жаль эту мышку. Ведь её смерть - это несчастный случай, чудовищная нелепость, которой можно было избежать! Если бы только...
- Если бы Роза выжила, ты бы ей задние лапы сейчас лизал, подонок, - уже более спокойно, но с отвращением произнёс Мартин. - Ну а так - ты ей своими грязными лапами выроешь могилу.
"И это всё? - подумал бывший тиран. - Бадранг, ты чертовски, феерически удачлив!" - эта мысль заслонила собой всё в сознании горностая. Знал бы тогда Бадранг, что впереди его ждёт целое лето неволи и унижений...
А Мартин тем временем продолжал:
- Она верила, что мы сможем тебя изменить. Выбьем из тебя дурь. Именно что выбьем. Роза, к своему счастью, не знала о том, как ты мучил ни в чём не повинных зверей, бил стариков и заставлял работать наших детей. И я заставлю тебя всё это прочувствовать на твоей трусливой шкуре. Ты сам будешь нашим рабом - таким же бесправным зверем, которого каждый сможет пнуть или заставить делать самую грязную работу.
"Вот влип так влип..." - подумал Бадранг, перед тем, как Мартин потащил его на аркане за собой.
"Ну а дальше мне и вправду пришлось рыть ей могилу. А ночевал я где-то на окраине их долины на привязи. Хорошо хоть лапы развязать догадались" - горько подытожил Бадранг, сидя под дождём в тумане у старого пня. Таким образом он старался избавиться от неприятных воспоминаний. Ему было даже несколько стыдно вспоминать о своём унижении, но из песни слова не выкинешь: всё-таки, эти события имели место в его жизни.
- Так. Надо развязать верёвку, - сказал самому себе Бадранг. Ему было вовсе не обязательно произносить это вслух: всё равно он в тумане был один. Но звук собственного голоса вселял в горностая уверенность.
Пальцы соскальзывали с аркана, порой довольно больно задевая растёртую шею или сильнее затягивая узел. Даже сам Бадранг, будучи рабовладельцем, никогда не связывал тех, кто попал его в лапы. Вернее, связывал он их лишь однажды: во время перехода на Восточное побережье. Кроме того, он не мог упомнить за собой ни одного случая, когда бы он наказывал рабов по личной неприязни или мстил кому-то. Так почему же Мартин и лесные жители поступили с ним так злобно, так беспощадно?
Бадранг оказался не в силах развязать полностью верёвку. Желая перевести дух, он задрал голову к небу. Свинцово-тяжёлый дождь, пахнущий кровью, падал на его и без того мокрую шерсть. Каждая капля, казалось, бьёт наотмашь ножом, оставляя новые шрамы. Медленно-медленно эти тяжёлые капли стекали по морде, падали на искалеченное плечо Бадранга, где они окрашивались в красный, текли по старым шрамам, причиняя какую-то странную физическую боль, от которой где-то там, в душе, становилось легче.
Бадранг посмотрел на своё изуродованное плечо. Оно было замотано в его рваный некогда синий, но теперь перепачканный грязью и его собственной кровью плащ. Всего-то несколько дней назад Мартин вонзил в него свой кинжал. Просто так, от плохого настроения.
Почему? Почему его бывшие рабы могли тогда, после боя, сбросить с себя эту маску доброты и с какой-то животной ненавистью мучить своего бывшего хозяина, буквально упиваясь его болью?
Да что там бывшие рабы - Бадранг всё ещё не мог понять, что он сделал жителям Полуденной долины, которые о нём узнали только от Мартина? Только то, что толкнул Розу в стену, не рассчитав силу удара?
В голове тут же возник злобный холодный хохот мучителей, ненависть в их глазах и обрывки воспоминаний. Горностай посмотрел вперёд себя пустыми глазами в туман:
"Что же вы со мной сделали..."
... Урран Во, вождь Полуденной долины, смотрел на стоящего перед ним на коленях Бадранга. Сам Бадранг, естественно, ни за что бы не встал на колени ни перед кем, но рядом стояли Мартин и тот бешеный заяц и довольно сильно давили на его плечи мечами - чтобы горностай даже и не думал встать.
- Так это ты, значит, захватывал в рабство и издевался над ни в чем не повинными земледельцами, строил на востоке замок, чтобы жить там королём и убил мою дочь?
Справа от вождя стояла старая мышь с длинной косой. Услышав последние слова Уррана, она всхлипнула и спрятала мордочку в платок, который она держала в руках. Вождь печально посмотрел на неё и снова уставился на Бадранга.
- Ну что молчишь? Отвечай! - сказал Мартин. - Или кишка тонка признать всё, что натворил?
Бадранг не успел даже ничего ответить, как оживились остальные лесные жители, которые в большом количестве собрались вокруг вождя:
- Как захватывать - так мы короли, а признать себя убийцей не можем! - сказала какая-то белка.
- И ведь стоит тут с наглой мордой, будто ничего и не сделал! - добавила молоденькая ежиха.
- И как только такие гады живут на этом свете? - спросила ещё одна ежиха. - И ведь долго живут да припеваючи, а в это время хорошие звери умирают! Ну что, попался, горностай? Не вся жизнь тебе праздник, будешь...
- Замолчите, - устало сказал Урран Во.
Некоторое время он сидел молча. Все звери тоже молчали, не желая злить и расстраивать своего вождя, которому и так тяжело из-за гибели дочери. Тишину нарушал лишь треск свечей и редкие всхлипывания его жены.
Не было ничего хуже этой молчаливой пытки. Пытки неизвестностью. Больше всего на свете Бадранг хотел, чтобы Урран Во приказал Мартину казнить его. Ему даже не нужна была больше эта свобода: он прекрасно понимал, что начать "новую жизнь" у него не выйдет. У дурной славы быстрые ноги: он не сомневался, что все звери видят его как злодея, и от этой славы не избавиться никак. Возвращаться в Маршанк Бадранг тоже не хотел. Теперь его крепость на всю жизнь станет для него символом несбывшихся надежд, плохими воспоминаниями, которые лучше просто оставить где-то далеко позади, началом неправильной дороги, с которой уже не свернуть.
Наконец, вождь устало посмотрел на Бадранга:
- Я не знаю, что с тобой делать. Без слов, ты заслуживаешь жестокого наказания. Но я всегда был мирным зверем, потому я не смогу наказать тебя по заслугам. Но Мартину и его друзьям ты причинил очень много боли. У многих из них ты забрал лучшие годы жизни, убил родных и близких. Так что им будет виднее, как тебя наказать.
С этими словами Урран Во встал со своего кресла, осторожно обнял свою всё ещё бьющуюся в рыданиях жену за плечи и куда-то повёл, говоря ей слова утешения.
Впервые с момента своего пребывания в Полуденной долине Бадранг рискнул посмотреть Мартину в глаза. Тогда, увидев холодный взгляд юного воина, в котором светилась какая-то злобная радость, Бадранг неожиданно с особой отчётливостью представил себе каждую шерстинку на своей шкуре.
- Ну теперь ты попал... - сказал Мартин и со всей силы пнул Бадранга под рёбра. Бывший тиран, не ожидая такой подлости, мешковато повалился на пол.
И тут же удары посыпались на него градом. Среди избивающих его зверей Бадранг видел даже совершенно ему не знакомых. Они бьют его не за что-то конкретное, не за то, что когда-то он им насолил. Они бьют его "за компанию". Стадное чувство. И от этого каждый удар ощущался как-то особенно больно.
Вскоре мыши, ежи и белки устали просто пинать бывшего тирана. Вместо задних лап в ход пошли палки, мечи, опускавшиеся на тело плашмя, и даже кнут. Бадранг попытался свернуться в комок, чтобы ему ненароком не попало по голове. Но видя это желание, лесные жители ударили его палкой по спине. От боли горностай вытянулся на полу в струну. И тут же чей-то меч полоснул его по боку, разорвав тунику и кожу. В глазах резко потемнело...
- Мартин!
Воин резко обернулся:
- Что случилось?
За всё то время, что Бадранг сидел около старого пня и заново переживал все свалившиеся на него в последнее время гадости, мыши успели отойти не так далеко. Мешали те же ливень и туман, в которых не было видно почти ничего, и слякоть, в которой вязли лапы.
- Я тут всю дорогу думал, где я мог видеть раньше этот обрыв, куда прыгнул этот подонок, - ответил Мартину один из его компаньонов. - И вот сейчас я его вспомнил. Когда-то давно, когда я ещё был маленьким, мы использовали его как ледяную горку.
Мартин, казалось, не понимал о чём тот ведёт речь:
- И что ты мне этим хочешь сказать?
Его собеседник посмотрел на него даже с некоторой жалостью:
- Мартин! Там не глубоко! Этот проклятый горностай не мог там разбиться.
В глазах Мартина снова блеснули злобно-торжественные огоньки:
- Далеко он не уйдёт с таким-то ранами. Пойдём, притащим его обратно!
Силуэты лесных жителей скрылись в тумане.
Бадранг тем временем понял, что почти не может дышать. Коротких вдохов не хватало для того, чтобы заполнить лёгкие полностью, а полной грудью горностай вдохнуть не мог. Он тут же начинал задыхаться.
В пасти чувствовался металлический привкус крови, в ушах стоял звон, полностью заглушавший шум дождя. Перед глазами был туман, но вовсе не тот, что молочно-белой пеленой окутывал лес в ту жуткую ночь. Это был туман смерти, отвратительно пахнущий гнилью, болью и горем. Чужим. Собственным...
Из последних сил Бадранг продолжал раздирать когтями аркан, хотя в этом уже не было надобности. Верёвка была ослаблена достаточно, чтобы не натирать шею и не мешать и без того слабому дыханию. В какие-то моменты ему хотелось наоборот, затянуть эту проклятую верёвку потуже, чтобы она сильнее вгрызлась и в без того изодранную шею и полностью задушила бывшего тирана. Но Бадранг понимал: самоубийство - проявление малодушия. Кроме того, у него просто не хватило бы на это сил.
Неожиданно пелена отступила. Перед глазами снова закружились обрывки разных воспоминаний...
... Юная мышка с большим подносом с грибами осторожно вошла на кухню.
- Ставь сюда, - указала ей барсучиха на свободное на столе место.
Мышка изящно поклонилась и убежала по своим делам. Стоило ей уйти из кухни, как барсучиха резко дёрнула за верёвку, которую держала в лапах:
- Живо взял грибы и начал их резать!
Бадранг только поморщился. Растёртая шея не заживала никогда, ибо каждый старался дёрнуть, а то и туже затянуть его верёвку. С того печального для Бадранга дня гибели Розы, жизнь бывшего тирана состояла наполовину из грязной и неблагодарной работы, наполовину из унижений. Дети лесных жителей могли запросто подойти к нему, привязанному недалеко от выхода из дома, и начать таскать за хвост и уши, а то и прыгать у него на спине. Несколько дней назад какой-то бельчонок вырвал у Бадранга целый клок шерсти с шеи. Вырвал чуть ли не с мясом. Как же больно и неприятно было тогда слушать то, как родители этого зверёныша хвалят своего "маленького воина"!
Несмотря на то, что Бадранга считали в Полуденной долине кем-то вроде живой игрушки, которую можно безнаказанно мучить и заставлять работать днями напролёт, он знал кое-какие законы тамошних обитателей. И один из главных звучал как-то вроде: "Мы все равны, и все найдут здесь для себя хоть немного тепла и дружбы." Но почему-то в отношении Бадранга это правило не срабатывало вообще.
Сегодняшний день, несмотря на то, что жители Полуденной долины только-только позавтракали, казался Бадрангу невероятно длинным. Та самая барсучиха разбудила его ещё ночью, велев буквально до блеска отдраить все домики. За то время, пока он носился из домика в домик с абсолютно грязной отвратительно воняющей чем-то кислым туникой, которая тут была вместо половой тряпки и почти полностью вылезшей метлой, он успел не раз проклясть мышей и эту барсучиху, строгий взгляд которой замечал даже малейшее пятнышко на полу, пропущенное горностаем.
Затем, когда Бадранг, усталый и невыспавшийся, закончил работу, барсучиха недружелюбно буркнула ему что-то вроде "Завтра будешь ещё и ремонтировать кое-какие дома, а то ты уж слишком разленился" и пошла завтракать вместе со всеми. Естественно, Бадранга на этот завтрак никто не звал.
И вот теперь - эти проклятые грибы. Судя по всему, в Полуденной долине собирались давать какой-то званый ужин...
- Ты не мечтай, а режь! - рявкнула барсучиха и уже занесла лапу для удара. Вовремя оценив ситуацию, Бадранг быстро взялся за нож.
Нож этот был почти абсолютно тупым и больше кромсал грибы, чем резал их. "Но когда мне давали тут что-то хорошее? - подумал Бадранг."
После грибов пошли какие-то ягоды, из которых надо было выдавить сок, потом - целая гора моркови. Наконец барсучиха потащила Бадранга на аркане к ведущей наружу двери - месту его ночлега и жительства в Полуденной долине. Прочно привязав верёвку к специально для этого вделанному в стену кольцу, барсучиха ушла по своим делам. А Бадранг лишь подвинул верёвку немного повыше - чтобы она не растирала ещё больше натёртое место на шее - и закрыл глаза. Ему и вправду требовалось выспаться.
... Его сон прервала боль в виске, всеобщий хохот и даже аплодисменты. Бадранг попытался открыть глаза, чтобы понять причину всеобщей радости. Но его правый глаз не желал открываться. Каждая попытка его открыть отзывалась болью.
Бадранг принюхался. К запахам всевозможной еды примешивался ещё один. Такой знакомый до тошноты запах. Запах крови. Меньше секунды Бадрангу потребовалось на то, чтобы понять: это была его собственная кровь.
Бадранг открыл не покрытый коркой засохшей крови глаз и попытался сфокусировать свой взгляд на сидящих за столами зверях. Но ему не дали сделать даже этого. Раздалось отвратительное "чвак", и по ране на голове Бадранга ударило что-то острое и тяжёлое. В глазах снова потемнело, но Бадранг чётко слышал, как это "что-то", грохоча, покатилось по деревянному полу. Не было сомнения: кто-то запустил в него камнем.
Бадранг чувствовал, что задыхается. Каждый вдох болезненно расширял лёгкие. Казалось, они были наполнены этой вязкой слякотью, этим туманом, отвратительно отдающим кровью. Горностай прекратил даже свои бесплодные попытки окончательно разодрать аркан: каждое движение отдавалось мучительной болью в костях. Голова кружилась, будто бы Бадранг дышал долго и глубоко. Даже собственные мысли звучали то глухо, то поразительно громко. Вся окружающая его картина становилась всё темнее и темнее.
Бадранг моргнул. Ненавистная темнота ненадолго рассеялась. Сухие покрытые коркой засохшей крови губы Бадранга медленно и хрипло прошептали:
- Дай ещё... пожить, проклятый туман...
И снова воспоминание. На этот раз - какое-то до боли яркое, чёткое и от этого буквально разрывающее на куски и без того измученное сознание.
... Бадранг сидел около той самой двери, куда его когда-то привязали лесные жители. Боль в изуродованном плече только недавно из острой превратилась в тупую. Надо теперь было только не шевелить лапой.
В голове снова возникла злобная ухмылочка Мартина, с которой тот всадил кинжал в Бадранга. Потом Мартин с абсолютно животной радостью несколько раз повернул этот кинжал в плече Бадранга и... ушёл. Даже не позаботившись о том, чтобы его вытащить. Бадрангу пришлось самому из себя извлекать довольно длинный и острый кусок железа, стараясь не повредить себе кости или сустав.
Пользуясь тем, что его никто не видит, Бадранг спрятал кинжал под то, что осталось от его некогда роскошного синего плаща. Этим же плащом он забинтовывал искалеченное плечо, стараясь хоть как-то облегчить свою боль.
Мыши (для Бадранга они все были "мышами", так как именно этих мелких грызунов он ненавидел больше всего) уже не так сильно издевались над ним, как в первые недели после гибели Розы. Нет, проходя мимо, они всё ещё могли его пнуть или сказать какую-то гадость, но оно было гораздо реже. Даже вездесущие и надоедающие всему живому детёныши уже не драли Бадрангу шерсть и не пытались оторвать уши. А некоторые самые спокойные обитатели Полуденной долины даже могли с ним заговорить, не пользуясь при этом только повелительными интонациями. Но было одно "но". Мартин.
После смерти Розы он стал для Уррана Во неким подобием сына. И вот он и несколько его верных друзей, которые принимали участие в битве при Маршанке, не собирались относиться к Бадрангу хоть с какой-то долей снисхождения. Не собирались прощать его и те безумные заяц с барсучихой - его "надзиратели", как называл их сам Бадранг.
Бадранг почувствовал, как его сердце сжалось. По лестнице медленно спускался тот самый заяц.
- Отрывай свою злодейскую задницу от пола! - приказал он. - Грязные вещи тебя ждать не будут, быстро встал и отправился в нашу ванную!
Бадранг за два месяца уже привык к повелительным интонациям. Его не смущало даже то, что когда-то он сам таким же тоном приказывал своим подчинённым и рабам. Но в тот момент слова зайца чем-то задели его за живое. Бадранг больше не чувствовал ничего: ни боли, ни изнурённости, оставленной довольно долгим голоданием, ни какой-то рабской покорности, которая прочно поселилась в его душе. В тот момент он снова стал тем самым Бадрангом - тираном Восточного побережья.
- Я никуда не пойду, - ответил он, глядя прямо в нахальные заячьи глаза.
От такой дерзости заяц попятился, но шок его длился недолго. Как смеет этот горностай, бесправный пленник жителей Полуденной долины, дерзить ему - ветерану битвы при Маршанке?!
- Что ты сказал?
Бадранг тем временем нащупал под туникой кинжал и быстрее, чем заяц успел очухаться, перерезал верёвку, которая удерживала его привязанным к стене. С некоторым удовольствием для себя Бадранг отметил: в глазах зайца появился испуг. Ещё бы: ведь теперь он глумится не над безоружным и слабым пленником, а стоит лицом к лицу с вооружённым воином, пусть и сильно ослабленным.
- Я сказал, что никуда не пойду. Всё, хватит! - выпалил Бадранг и метнул в зайца своё оружие. Не заботясь, попал он, или не попал, Бадранг выбежал из дома и со всей доступной ему скоростью помчался в лес. А сзади уже бежали по его следам Мартин и его команда...
"И вот я здесь," - подумал Бадранг, медленно оглядывая расстилающуюся перед ним поляну, проливной дождь, туман, который уже стал каким-то серым. В тот момент он впервые за много месяцев думал лишь об одном. Эта мысль растекалась по его изуродованному долгим пленом сознанию, согревая его, залечивая старые раны, разглаживая шрамы.
"Это конец. Дальше будет только лучшее".
Бадранг даже забыл думать о смерти. Нет, это не была радость. Это было лишь какое-то её подобие: горькое, но по-особенному приятное. Хотелось просто просидеть тут, прислонившись к старому пню, в тумане и дожде, целую вечность, думая о чём-то своём, а в один прекрасный день - просто раствориться в это сыром воздухе.
Вдруг кто-то с силой огрел Бадранга по голове чем-то острым. Горностай закашлялся, его пасть наполнилась "ржавым" привкусом крови. Эта же кровь тонкими струйками пошла из носа и ушей. Опустив голову вниз, Бадранг увидел торчащий из груди клинок, покрытый кровью.
Его кровью.
Последнее, что успел услышать Бадранг прежде чем умереть, был мрачно-торжествующий голос Мартина:
- Наконец-то ты сдохнешь.
"Возвратиться к фанфикам"